Колючая звезда [= Сестры Бьюмонт ] - Лиз Филдинг

– Знаете, Клаудия, я просто имел в виду, что, может быть, вам пора самой себе задать несколько вопросов.

– Каких вопросов?

Он смотрел на нее. Его глаза оставались спокойными, все еще оставались спокойными. Кажется, ей удалось завладеть его вниманием, и она решила воспользоваться этим.

– Каких вопросов, я спрашиваю? Ведь вы единственный человек, которого я посвящала во все. Вы один знали тогда, что я еду к Физз…

– Клаудия! – воскликнул он, вскакивая с кресла.

Она будто не слышала, слишком была занята неожиданно пришедшей ей в голову мыслью. Страшной мыслью, потому что тогда все сходилось.

– Вам ничего не стоило, воспользовавшись своим обаянием, проникнуть в мой дом и подсунуть под дверь ту ужасную записку. Вы могли это сделать накануне вечером. Теперь у меня ни в чем нет уверенности. – Клаудия нахмурилась. – Да вы же просто взломщик, вы без моего ведома проникли в квартиру, чувствовали себя как дома, могли сделать что угодно…

Она вскочила с кресла и смотрела на него чуть ли не с ужасом.

«Доверьтесь мне. Отдайте себя в мои руки». Она и доверилась ему, приняв его покровительство, а в результате оказалась в изолированном коттедже, без телефона, без малейшего шанса на спасение…

Когда он протянул к ней руки, она издала легкий возглас испуга, отпрянула назад и чуть не упала, споткнувшись о ножку кресла. Он успел схватить ее за плечи предотвратив падение.

– Почему, Клаудия? – спросил он тихо. – Почему вы вдруг решили, что именно я виновник всех ваших несчастий? – Она покачала головой, не имея сил отвечать, но он настаивал: – Вот уже второй раз вы начинаете подозревать меня в том, что я способен причинить вам вред. Я не понимаю…

Его густые темные брови грозно сошлись, лоб прорезали глубокие складки.

Она не пошевельнулась. И вдруг сама ужаснулась тому, что наговорила. Нет, в это невозможно поверить. Он пытался защитить ее от всех напастей, от разорванных фотографий, от всего этого кошмара, и единственная причина, по которой он это делал, заключалась в том, что он хорошо к ней относится.

– Я… я виновата, простите меня, Габриел, я не хотела… Я знаю, что вы не можете желать мне зла.

– Надеюсь, что вы сейчас искренни. Если нет, то поверьте, я привез вас сюда единственно для того, чтобы вы чувствовали себя в безопасности. Малейшее сомнение, и я отвезу вас туда, куда пожелаете.

Его слова сделали свое дело. Слезы, сдерживаемые ранее жутью ее предположения, хлынули из глаз. Она склонила голову, не в силах говорить. И он, не сказав более ни слова, поднял ее с кресла, заключил в объятия и прижал к своему жаркому телу, к груди, как перепуганного ребенка, так что она, слыша под ухом биение его сердца, очень быстро успокоилась.

– Все будет хорошо, поверьте мне, милая Клаудия. Вы просто измучены последними днями. Любой на вашем месте был бы измучен и истерзан сомнениями.

– Да, я именно истерзалась, – согласилась она, закрыв глаза, как будто это могло изгнать из ее души последние страхи. – Я чувствую себя такой… такой одинокой.

– Вы не одиноки, Клаудия, – прошептал он, касаясь губами ее макушки. – Вы никогда не будете больше одиноки.

Вы не будете больше одиноки. Слова эти только что прозвучали. Она их слышала. Знать бы только ему самому, что он хотел ими сказать. Клаудия Бьюмонт отогрела его холодное, ожесточенное сердце взглядом своих ярких глаз, своими соблазнительными устами, и оно стало большим, как дом, чего он уже не мог утаить от нее, как бы ни старался.

Что бы он ни делал, что бы ни говорил, но про себя точно знал, что сражение им проиграно, что он, хорошо это или плохо, принадлежит теперь ей. И, наконец, если он оказался здесь, в этом доме, то лишь из-за нее, из-за того, что она нуждалась в нем и его защите.

Габриел понимал, что долго это не продлится. Да, сейчас она в нем нуждается, но лишь в его покровительстве, а совсем не в любви, и он не должен беспокоить ее заверениями в своих чувствах, ибо ничего, кроме ощущения вины, не сможет в ней этим вызвать.

Она пошевелилась в его объятиях и посмотрела на него, глаза ее были увлажнены слезами, ресницы трогательно слиплись. Ему захотелось успокоить ее, утишить ее боль, сделать так, чтобы она чувствовала себя лучше, чтобы она не плакала, и он склонил голову и прикоснулся к ее векам, сначала к одному, потом к другому, ощутив на губах соль слез.

– Габриел… – То, как она пробормотала его имя, согрело его теплой лаской, ее слегка приглушенный голос тронул его до глубины души, более того, пробудил в нем невозможные желания.

– Почему бы вам не отправиться спать, Клаудия, – сдавленным голосом проговорил он. – Вы провели такой трудный день. Я буду здесь, если понадоблюсь вам.

Когда он отступил от нее, она отвернулась, но он успел заметить, что глаза ее омрачились печалью, и в следующую секунду все возопило в нем, говоря, что он совершил непростительную ошибку, что она хотела его объятий, хотела его любви так же сильно, как он. Но вот она подняла голову и улыбнулась.

– Вы правы. Это был чертовски тяжелый день, и пора его закончить.

– Завтра, выспавшись, вы почувствуете себя гораздо лучше.

– Конечно.

Она принялась готовиться ко сну, почистила зубы, забрала свою сумочку и отправилась спать. Оставшись один, Мак занялся очагом, разгребая угли и пепел, и потихоньку успокоился.

Почему? Она спрашивала его, почему он заботится о ней.

Теперь он спрашивал себя, почему он полюбил ее. Но кто знает, отчего в человеке вспыхивает чувство? Почему он не насторожился в тот момент, когда впервые увидел ее? Ведь уже тогда можно было предвидеть опасность.

И еще одно. Она ведь не пыталась соблазнить его. Напротив, первое время она постоянно стремилась отделаться от него, да и теперь. Чувства ее переменчивы, как ветер. Не знаешь, чего ждать. То она тиха и добра, а то вдруг разгневается и готова покинуть его в любую минуту. Умышленно ли она это делает или просто таков ее характер? Если умышленно, значит, она невероятно цинична, но что делать с ее образом маленькой растерянной девочки? И что делать с незабываемым впечатлением от ее жаркого тела, облаченного в шелковую рубашку, о котором так хорошо помнят его руки? И все же он до сих пор уверен, что с ее стороны все это игра. Ведь Клаудия Бьюмонт актриса.

Когда ему кажется, что она дурачит его, он начинает страшно злиться на себя за то, что так страстно желает ее. Да и на нее злится за то, что она пробуждает в нем это желание. Одно слово – сердцеедка. Но прекрасная сердцеедка, и, если говорить честно, он сам хотел стать ее жертвой. Когда она целовала его перед камерами, он внутренне возмущался ее цинизмом. Однако, когда Клаудия по-детски поцеловала его сегодня, она была иная.

Габриел опять поворошил угли, перебирая все события вечера. Она плакала. Но какая актриса не умеет, когда нужно, заплакать? Только плачут они не слишком долго, чтобы не повредить своему внешнему виду. Правда, сегодня, кажется, она плакала искренне, он, во всяком случае, не заметил ничего, что говорило бы о деланности. Они оба сегодня были очень естественны.